«Я не верю в гомеопатию, но она лучше, чем керосин»

На самом деле нет никаких научных доказательств, что все вышеперечисленное должно обязательно попадать под строгий запрет. Тут должен быть более индивидуальный подход. Скажем, если у больного мало лейкоцитов, ему действительно нельзя есть некоторые продукты из-за риска инфекций — бактериальных или грибковых. А с другой стороны, у нас до сих пор в некоторых гематологических отделениях не дают ничего, кроме трижды пропаренных и дважды прожеванных продуктов. Всем, кому надо и кому не надо. Это уже перебор. Что будет, если человек, которому не нужна строгая диета, будет ее придерживаться? Он не сможет нормально есть, будет терять вес, загрустит и впадет в депрессию. А вы и сами знаете, что нутритивный дефицит и депрессия усложняют лечение, снижают его эффективность и шансы на успех.

Особенно печально, что под запреты часто попадают вещи, которые на самом деле полезны пациентам с онкологическими заболеваниями. И это как раз доказано. Например, умеренная физическая нагрузка. Она улучшает переносимость химиотерапии, повышает выживаемость, снижает риск осложнений. Потому что человек, который занимается посильными, разумными и рекомендованными нагрузками, не теряет мышечную массу.

С другой стороны, мы не можем заочно дать рекомендации, подходящие для каждого случая. Это было бы безответственно. И если человек действительно столкнулся с запретом «на всё», то единственный выход — найти квалифицированного врача, чтобы получить второе мнение. Вполне возможно, что часть запретов не является обоснованной, но об этом должен сказать врач, который видит пациента и его историю болезни.

Нетрадиционное лечение

Их много, и это тема для отдельного разговора. Кто-то отказывается есть сладости или мясо, утверждая, что это «кормит» опухоль. Или пьет только дистиллированную воду. Или даже керосин — к счастью, он все-таки постепенно уходит в прошлое, потому что откровенная чушь, конечно. Гомеопатия... Я не верю в гомеопатию, но она лучше, чем керосин. Гораздо больше людей сегодня пьют соду. И все дело в отличном маркетинге: есть один итальянский деятель, который теперь уже живет в Аргентине. Он всем отвечает на вопросы по электронной почте и всех лечит содой. Поэтому каждый третий больной меня спрашивает о нем.

У всех этих мифов есть очень стройные и простые объяснения. Якобы кем-то когда-то доказано, что опухоль не выдерживает щелочной среды, зато «любит» мясо или сахар. Ерунда, конечно. Механизмы развития опухолей очень сложны и индивидуальны. Над их разгадкой бьются ученые всего мира и достигают определенных успехов. Скажем, на рост некоторых опухолей влияет гормональный статус (например, так бывает при раке молочной железы), и есть специальные исследования, которые показывают, будет ли именно в этом случае рака уместна гормональная терапия. При этом обратите внимание, что даже при одном и том же, казалось бы, диагнозе — рак молочной железы — в разных случаях наиболее эффективным будет разное лечение, нет единых для всех рецептов. И все равно до сих пор мы больше не знаем, чем знаем. Трудно поверить, что лучшие специалисты всех стран не могут назвать всех факторов, влияющих на рост опухоли, а кому-то уже все точно известно про щелочную среду.

Вообще-то это нередкая вещь в науке: если человек с завиральными идеями хорошо умеет их продавать, люди начинают ему верить. Беда в том, что в медицине ценой излишней доверчивости становится человеческая жизнь. Люди с готовностью проводят эксперименты над собой, а такого рода эксперименты очень вредны. Потому что ко всем диетическим странностям опухоли прекрасно приспосабливаются, а человек — нет. И даже если приспособится, то переносить лечение ему становится гораздо труднее. И это если он еще согласится на нормальное лечение, а не будет спасаться только содой.

Об экспериментах над собой

Самое страшное — когда пациенты начинают голодать. Есть такое поверье — что голодание позволяет «заморить голодом» опухоль. В итоге люди теряют вес, теряют мышечную массу, слабеют и гораздо хуже переносят любое лечение. И конечно, с этим надо очень серьезно работать. Надо объяснять, что опухоль гораздо более живуча, чем человек (иначе бы она не возникала!), а лечение само по себе может привести к потере веса или отсутствию аппетита. Пациенту нужны силы для лечения. Если их нет, то лечиться вообще невозможно.

О кислороде, который «все испортит»

Некоторые пациенты считают, что операции и даже биопсии вредны и опасны — в организм «попадает кислород», который якобы и вызывает бурное развитие метастазов. Поэтому, по их мнению, «опухоль лучше не трогать». Из-за этого опасного мифа пациенты отказываются и от операций, и от биопсий. Это касается в основном взрослых. Конечно, с медицинской точки зрения это полная нелепость. Но этот миф приводит к катастрофическим последствиям, потому что без лечения рак быстро развивается, и в результате человек попадает к врачу уже на безнадежно запущенных стадиях. Мне кажется, зачастую причина здесь в том, что люди просто боятся этих врачебных манипуляций и ищут повод отказаться. Например, человек боится, что ему будет больно. Или он знает пример, когда после операции что-то пошло не так. Но дело тут, конечно, не в кислороде.

О заговоре фармацевтических компаний

Суть этого мифа (распространенного, кстати, во всем мире) сводится к тому, что все фармацевтические компании находятся в сговоре: они выпускают дорогие и не слишком эффективные препараты, чтобы заработать сверхприбыли. На самом деле, конечно же, это не так. Компании как раз заинтересованы в том, чтобы разработать лекарства, которые эффективно лечат разные виды рака: именно в этом случае они моментально получат пресловутые сверхприбыли. Почему же некоторые препараты, которые давно существуют на рынке, все еще остаются дорогими? Дело в кривизне рынка, а не в заговоре. Закупщики лекарств в Америке и Западной Европе (а это 80% рынка) — государство или страховые компании. И компании этим пользуются: какую бы цену они ни выставили (а они имеют право ее выставлять), государство все равно купит. И на этом можно хорошо заработать.

Ну и, конечно, сама разработка, затраты на которую лежат на фармацевтических компаниях, все-таки очень дорогая. Вывод каждого препарата на рынок — это много лет подготовки и затраты порядка миллиарда долларов. Особенно если речь идет о действительно инновационном препарате. Сама по себе стоимость производства может быть не так уж высока. Но есть огромный подготовительный этап.

Сперва собственно исследовательские разработки, когда на основании наших знаний о механизмах болезни выбирается молекула, которая может проявлять активность в том или ином случае. Нужен учет разнообразной информации — о возможном механизме ее действия, о токсичности, о путях введения и выведения из организма, о взаимодействиях с другими препаратами. Потом стадия доклинических исследований: тестирование «в пробирке» (биологи говорят по-латыни — in vitro) и на живых организмах (in vivo). Потом многочисленные клинические испытания, у которых тоже есть несколько фаз. Они проводятся по строго определенным правилам. И только после этого лекарство попадает на рынок. Весь процесс может занять десять-пятнадцать лет и стоит огромных денег, причем затраты постоянно растут.

Если бы существовала волшебная пилюля и о ней стало известно какой-то фармацевтической компании, она бы легко задавила всех конкурентов и стала королевой рынка. Но, к сожалению, такой пилюли нет.